– Дядя, а покатай на асфальтоукладчике!
Егор смерил настырного парня долгим взглядом. Уничтожающим.
– Какой я тебе дядя, бык? Ты себя видел?
– Я – видел. Я – Сеня. Дядя, а покатай на асфальтоукладчике!
Егор сдвинул Сеню в сторону, но долговязый парень с косым взглядом и щетиной на подбородке снова встал поперек дороги.
– Да где ты видишь у меня асфа… – заорал Егор, но увидел у парня в глазах пустоту. – Да ты дурачок.
– Ну, мама говорила – да. Дядя, а пока…
– Так, пшёл вон, – Егор толкнул его в сугроб. – Какого чёрта ты один?
Сеня не ответил, только с удивлением смотрел на искрящийся наст. Егор сплюнул и прошёл дальше. В парке только недавно включили фонари, и синева не до конца стёрлась с неба, но снег валил всё гуще, а ветер время от времени резал бритвой по голым рукам.
Опять забыл купить перчатки. Ну ничего, уже скоро остановка. Впереди сияли огни гирлянд и блики окон трамвая. Двадцать минут, и он будет дома, в объятиях любимой жены.
В последний момент Егор остановился, тяжело вздохнул и повернул назад, проклиная себя за слабость.
Сеня всё так же сидел в сугробе.
– Вставай, балда, – сказал Егор, взял его за руку и рывком поставил на ноги.
– Дядя, так вы всё-таки покатаете меня на…
– Да что это значит? Хотя нет, не говори. Мне насрать. – Егор взглянул на часы: ужин через полтора часа только. – Ты где живёшь?
– Не знаю, – сказал Сеня грустно. – Может, там, а может, там, а может, там, а может, вот тут, – он начал хохотать.
– Помолчи… не бросать тебя на морозе же… Ты как потерялся?
– Вышел гулять, там пошел дальше, дальше, дальше, даль…
– А потом? – перебил его Егор.
– Потерялся, – погрустнел Сеня.
– И откуда шёл?
– Там ёлка большая, – вспомнил дурачок. – И лошади бегали. И мальчишки! Деда Мороза, правда, не увидел… асфальтоукладчика… тоже.
Он даже всхлипнул.
– А так хочется на нём покататься… разок… вместе!
Егор почти не слушал, тер лоб красной от мороза рукой.
– Ладно, Сеня.
– ПОКАТАЕТЕ?! – завопил дурачок.
– Нет, нет, погоди, Се… Арсений. Ты же не маленький. Как тебя по отцу?
– Сеня.
– Нет, болван! Отца как зовут?
– Сеня.
– Ладно, – квинул Егор. – Арсений Арсеньевич, ты же взрослый?
– Наверное.
– Это как? Не хочешь взрослым быть?
Сеня смотрел в сторону, весь осунулся. В углу рта скопилась слюна. Егор не выдержал и вытер ее рукавом.
– Не хочу.
– А чего? – удивился Егор.
– Не хочу, и всё. Взрослые злые.
– Это почему еще?
Сеня не отвечал.
– Ладно, – сказал Егор. – Чего я с тобой языком чешу-то… Лошади и ёлка, говоришь? Это на площади.
– Чего? – захлопал глазами дурачок, подобрал горсть снега и со смехом съел.
– Не жри снег, заболеешь! – прикрикнул Егор. – На площади народных гуляний! Айда. Родителей, надеюсь, узнаешь. Не отставай.
Сеня послушно двинулся за проводником, однако шёл медленно, часто отвлекался, убегал в темноту между деревьями, падал в сугробы. Десять минут они стояли у лавочек, где старики кормили голубей. Долговязый парень носился за сизыми птицами и хохотал, как ребёнок.
Площадь встретила их гулом толпы, свистом и взрывами детского снега. Вдоль елок, обвитых гирляндами, стояли прилавки с горячей едой – дымящиеся плюшки жёлтые как мёд блины, обсыпанные сахаром булочки. Чуть вдалеке стояли горки изо льда, а на дорожке рядом ходил взад-вперед пони.
– Вон – лошадка! Вон – дети! И ёлка! Как говорил! Красиво, красиво, красиво, красиво! – он захлопал в ладоши. Егор тяжело вздохнул.
– Спокойней… где тут, говоришь, твои родители были?
Сеня развернулся и вмиг посерьезнел.
– Тут их нет.
– Да как нет! – заорал Егор. – Зря я что ли!..
Сеня отшатнулся, лицо его испуганно сжалось, стало еще более детским.
– Вот. Взрослые и злые, злые, – сказал он, в глазах блеснула слеза. – И ты тоже – взрослый.
Последнее слово звучало презрительно, как оскорбление. Парень сорвался с места и убежал. Егор не успел опомниться, как потерял его бежевую куртку в толпе у горок.
Егор выругался. А ведь ему еще в магазин, куда там дурачка ловить! Почему именно на него сейчас упал с неба этот щегол с косым глазом?
От вкусного запаха пирожков с капустой в животе заурчало. А ведь дома ждут горячий ужин и жена…
Он в нерешительности стоял у прилавка и смотрел по сторонам. Бросить его, что ли? Кто-нибудь другой да поможет.
Спустя несколько минут он уже предупредил жену по телефону, что задержится, и расталкивал людей плечами. Сеню нигде не было видно. Один раз спутал его с пьяным мужиком в красном шарфе, в другой действительно побежал за ним, но потерял в ледяном лабиринте.
Когда температура упала еще на пару градусов, Егор увидел Сеню на горке, взбежал наверх, но не удержался, и они покатились. Егор ободрал щёку, сильно стукнулся локтем, но успел схватить дурачка за ухо. Тот лежал в на земле и хохотал.
– Хватит убегать, – процедил Егор. Голос он не повышал, потому что помнил чем это кончилось в прошлый раз. – Я тебе…
– А кто вы такой?
Егор обернулся на детский голос. Перед ним стояла девочка-подросток лет четырнадцати, вся закутанная в одежду, как в пеленки, а из-за спины выглядывали три карапуза. У всех на лицах сияли огромные глаза песчаного цвета.
– Я – друг Сени, – осторожно сказал Егор.
– Неее-е, мы – его друзья, – вылез мальчик из-за спины, а потом снова спрятался.
– Да, – строго сказала девочка. – А вас видим в первый раз!
– Ох, ребят, – облегченно вздохнул Егор. – Это хорошо. Я нашёл его в том парке. Он потерялся.
– Да, он дурачок, – снова сказал мальчик.
– Ну и что! – сказала девочка. – Он хороший, Сеня. Добрый. Вы проведете его домой? Мы скажем вам, где он живёт.
– Я? Чего я-то? – опешил Егор. – Сами не можете?
– Нам домой пора, – строго сказала она. – И родителей мы его… боимся. Они кричат.
– Боитесь? Боитесь?! – прорычал Егор. – Они выпускают… вот такого сына, и еще что-то говорят? Говорите адрес, я им устрою.
Дом оказался недалеко. Почти все уже спали, только в некоторых окнах горел свет. Перед тем как войти в обшарпанный лифт, Сеня сказал:
– Егор, а что… – тут у него впервые за весь вечер стало серьезное лицо. – …у меня вот так?
– То есть? – не понял Егор и нажал на кнопку лифта. Где-то наверху залязгло, загудело. Шахта лифта наполнилась жужжанием.
– Я вот такой. Ты так сказал на улице.
Егор глянул на лицо Сени, жалкое и туповатое. Сердце тут же укусила тоска, как и всегда, когда он встречал обиженных жизнью людей.
– Да нет, нормальный ты, Сеня, – соврал Егор. – Просто… веселый. Чуть-чуть другой.
Он замолчал, пытаясь замять разговор, однако чувствовал, что слова сказал неправильные. Сеня стоял грустный, пыхтел в углу кабинки лифта, однако как только дверцы разъехались, побежал к своей двери и радостно закричал.
– АГА! ДОМ! МАМА! Вот тут – мама живет, и я, и мы живем, живем, жив…
– Погоди, – остановил его Егор. – Я сам.
Егор ударил в дверь кулаком два раза, так, что эхо унеслось вниз по ступенькам. Сперва из-за двери раздавался шум телевизора, потом заскрипели половицы.
– Кто? – спросил усталый женский голос.
– Я.. эм… – все слова вылетели из головы. – Сына вашего привёл.
– А… Щас.
В замке заскрежетал ключ, и дверь со скрипом распахнулась. На порог вышла полная – нет, жирная баба лет сорока пяти, с расплывшимся лицом. Пышное как тесто тело обтягивал засаленный красный халат с жёлтыми цветочками, На локтях, лице и коленях кожа была грязновато-алой. Лицо ее не выражало ничего, кроме скуки.
А еще дыхание, пронеслось в голове. Сиплое и тяжелое, как у загнанной лошади. В жару она, наверное, лежит на подушках, потеет и хрипит.
– Да? – спросила она, почесав грязные волосы.
– Что – да? – вскипел Егор. – Где полиция?! Какого чёрта? У вас сын не пропал?
Сеня стоял сзади и осматривал собственные ноги с виноватым выражением лица.
– Не-а, – зевнула женщина; Егор обдало кислым запахом. – Я его сама отпустила погулять…
– Но ведь зима, мало ли что могло случиться! Ночь на дворе! – опешил Егор.
– Ну, до этого ведь возвращался всегда…
Егор взвыл и ввалился прямо в квартиру, наступил на кучу обуви, которая была в прихожей. Женщина отступила назад.
– Витя! Вить! – закричала она.
– Да не ори, – сказал Егор. – Вы видели его? У вас сын – дурак! Я если бы в сугробе его оставил, то б замерз! Вы специально, да? Вы, чтобы он пропал! Конечно, зачем такой сын?! А?! А?!
В прихожую вошел невысокий полный мужчина в зеленой клетчатой рубашке с подвёрнутыми в руками. Под бугристым красным носом у него белели усы, глаза смотрели устало и пронзительно.
– Сынок, – вздохнул он. – Ты бы завял. Ты его не растил, ты не знаешь, И вообще, катись уж, по-хорошему.
Их равнодушие жгло калёным железом.
– Заткнись! – заорал Егор, вся горечь и грусть фонтаном схлестнулись в голове. – Завять?! Он добрый, отличный парень! – перед глазами расплылось, и Егор понял, что вылезли слёзы. – Моя жена бесплодна, бесплодна, понимаешь, придурок?! У нас никогда не будет даже такого сына, а вы – не бережете его! Вы..
Егор понял что показал себя плаксой и размазней, выскочил из квартиры, споткнулся на пороге, но быстро домчался на улицу. Соленая влага на небритых щеках начала твердеть, кожу дергало болью. И зачем я помог ему, подумал он. Инфантильный кретин.
Егор достал телефон. Девятнадцать пропущенных. Опоздал на час.
Он вздрогнул. На плече лежала рука Сени.
– Не плачь, – тихо попросил он. – Ты же хороший. Ты правда, правда, правда не взрослый, да!
– Слушай, Сень, – вздохнул Егор. – А почему ты говорил про асфальтоукладчик?
– А… брата малого задавило, – вдруг сказал он. – Он был нормальный. Не такой. А я такой. Теперь вот – остался, остался такой!
Сеня даже сжал руку в кулак.
– Я глуп. Ну такой, да. Но думаю – хорошечно если бы меня… асфальтоукладчиком прокатило….
Сердце Егор вспыхнуло и обуглилось за одно мгновение.
– А он был бы. Они хорошечные, родители, – Сеня сел рядом. На куртке расплывались пятна от растаявшего снега. – Я не могу учиться, жить не могу, не умею. Не совсем такой, но дурак. А брат… а я… – Нет, дружище, – в голове Егора засочилась злоба, тяжёлая и тупая. – Ты – великолепен. Да-да. Взрослые злые. Они не понимают, что важно. Не твой глаз или.. э… “таковость”, а другое. Посмотри. У тебя есть друзья, и они знают, какой ты. Помнишь, ту девочку? Я сам не до конца вырос, понимаю это иногда… – усмехнулся Егор. – Но, проклятье, плевать на это! Главное, что у тебя есть люди. А у них есть ты. Где-то там, вы повязаны ниткой…
Егор вспомнил полные грусти глаза умирающего человека. "Ею повязаны сердца, мой золотой."
Он поднял глаза на черное как дёготь небо.
– И люби их, чёрт подери, если считаешь нужным. Даже если они не отошли от гибели сына уже… сколько?
– Три года, – Сеня вытер влажные глаза. – Три, три, три ему тогда было! Это недавно его прокатило, а ему – три! – его плечи затряслись. – Дядя, а прокатайте меня на асфальто…
– Э, стоять, – сказал Егор и поднялся, отряхнул ноги от снежной пороши. – Не на асфальтоукладчике. На трамвае. Ты голоден?
– Да, – сказал Сеня и погладил живот.
– Вот и отлично. Сегодня у нас пирог с ливером и отбивная. А вот вина не дам. Сколько тебе?
Сеня показал пальцами – шестнадцать, подсчитал Егор.
– Ну, тогда чуть-чуть можно, – усмехнулся мужчина и достал из кармана телефон. При взгляде на имя любимой сердце его дрогнуло.
Это дернулась ниточка, тонкая как волос, и крепкая, как сталь. Она есть у каждого счастливого человека и тянется через всё небо. Бабушка Егора, которая умерла от рака когда ему было девять, сказала что эти веревочки дрожат в свете луны. Прислушайся, сказала она тогда, и услышишь их сокровенный звон. Это люди по всему миру любят друг друга.
© Большой Проигрыватель
Крёстный Отец