Не люблю я своего соседа. Нет, не то, чтобы не люблю, а он просто мне безразличен, что ли… Ну, просто, про наши отношения сказать нечего. Их просто нет. Я, можно сказать, его не знаю. Какой-то он необщительный. Голос его, правда, слышала и слышу, когда выхожу на крыльцо, а он косит траву или кормит собаку, или на жену свою, с которой я дружу по-соседски нормально и сдержанно, кричит. Все время громко ей что-то выговаривает, какие-то нотации читает. А, увидев меня, в ответ говорит одно слово вот уже несколько лет — «Здравствуйте». Нейтральным, безразличным тоном. Просто говорит «Здравствуйте», и все.
Иногда он курит. Выходит на свое крыльцо, достает сигареты и курит, о чем-то думая. Всегда, когда он курит, к нему подходит его пес, которого он завет просто Друг, стоит совсем рядом, глядя пристально в лицо хозяина, и чихает. Друг чихает от табачного дыма, но морду в сторону не отводит, а сосед смеется и приговаривает одно и то же: «Друг, друг»… И теребит пса по загривку. Пес так себе, обыкновенный. Крупный, красивый, какая-то помесь с овчаркой, скорее всего. Но видно, что просто пес, дворняга, имеющий большую будку у крыльца, еду, друга – хозяина и прописку в пригороде Минска.
Сосед, похоже, пса любит больше всех — на него он никогда не кричит, курит с ним, о чем-то тихо разговаривает, не бьет, не говорит, как внучке, «Отстань, не мешай мне!», не хлопает у него перед носом дверью.
Сосед бегает каждое утро. У него что-то с сердцем, вот он половину жизни в больнице лежит, а вторую — здоровье поправляет самостоятельно, совершая ежедневно утренний и вечерний моцион. У нас тут бегом заниматься сам Бог велел — метров двести до леса. А там столько троп широких, тропинок. А если километра три-четыре не слабо пробежать, легко и к озеру попасть. Там, правда, купаться можно, разве что, с закрытыми глазами, чтобы не видеть пиявок да головастиков, но все-таки… Моря ж нет под боком, так что, и это неплохо, ноги хоть в жару помочить.
Он выходит из дома, похоже, как только первый луч солнца в окно заглянет — и летом, и зимой утро начинается с пробежки ровно с рассветом. Зимой поэтому чаще вижу его, летом в это время еще и петухи только-только начинают хриплое горло прочищать и готовиться к «ку-ка-ре-ку», а сосед уже завязывает на крыльце шнурки и скрипит воротами, пропуская впереди себя Друга.
Бегать я тоже люблю. Но не по причине сердечной болезни, а по причине скоропортящейся фигуры. Так рано бегать никогда не хотелось, тем более, встречаться с соседом, бегуном со стажем, чтобы услышать далеко в лесу его бесцветное «Здравствуйте». А другой тропы до леса нет.
Этим летом, пока сосед в очередной раз был то ли в больнице опять, то ли куда-то съезжал надолго, я все-таки получила удовольствие от ранних, рассветных пробежек. И тропа, и лес были только мои. Странно даже, почему-то вообще никто больше не бегает в нашем коттеджном поселке. Наверное, у всех тренажерные залы с беговыми дорожками в цоколе — привыкли к фитнес-клубам, про лес забыли совсем. Горожане…
А недавно появился сосед. Я из-за забора не вижу (да и заглядывать не собираюсь), но слышу табачный дым и его «Друг, друг…». Собака скулит радостно. Ее тоже не видно, но не чихает уже от дыма, привыкла, что ли. Странно, что я такое замечаю, однако. Да… Как мы привыкаем к звукам, запахам, ощущениям. Нет какого-то собачьего чихания, а уже чего-то не хватает. Странные мы создания, все-таки: соседа не было с месяц — почти не заметила, собака перестала чихать — кажется, что-то изменилось даже в моей жизни, не хватает чего-то значимого. Да уж…
Я бежала уже по тропе далеко в лесу, когда вдруг из леса, из густых зарослей вышел сосед. Он меня не ожидал встретить, поэтому растерялся слегка, сказал свое дежурное «Здравствуйте» и пошел, а потом и побежал в сторону дома, обратно уже. Сильно морочиться по поводу того, что может делать в лесу человек, не стала — ясное дело, по нужде с тропы сошел, да и все. Тем более, что знаю — там в лесу, кроме леса ничего нет. Лес просто, деревья.
На следующий день получилось непроизвольно так, что, вбегая в лес, я увидела его, удаляющегося далеко-далеко впереди на тропинке. Он меня не видел. Он опять примерно или точно там же свернул в лес. Я поравнялась с этим местом и для чего-то мысленно сделала насечку на березке с поломанной большой веткой — вот здесь сосед сошел с тропы, ага.
Утро следующего дня началось с кофе и сигаретки по причине бессонницы в течение всей ночи, поэтому на пробежку отправляться что-то «ломало». Сама не знаю, почему, увидев, как сосед протискивается в полуоткрытые ворота, чтобы не скрипнуть ими, и шикает на пса громким шепотом «Нет, нельзя, фу, дом охраняй», я стала напяливать на себя спортивные штаны.
Он уже вбегал в лес, когда я поравнялась с последним домом по улице. Я прибавила «шагу», почти рванула, чтобы не терять его из виду. И — да, опять в том же месте, он, не останавливаясь, повернул налево и скрылся в зарослях орешника.
«Ну, не может же он постоянно, каждый день, именно на этом месте хотеть пописать», — подумала я, — «Там же нет общественного туалета. Да и зачем в лесу искать туалет, мы ж не немцы — где куст, там и уборная, по идее».
Осторожно, почти на цыпочках, я повернула в лес, ориентируясь на березу со сломанной веткой. Стараясь не шуршать, не наступать на сучки, я пробиралась вглубь, чувствуя себя нехорошо от такого любопытства. Больше всего страшно было вот сейчас взять и встретиться с ним нос к носу. Что я скажу? Доброе утро, давно не виделись, что ли? А он? Нет, лучше я буду лежать полдня в траве, лишь бы не заметил.
И тут я увидела его. Еще пару шагов, и он заметил бы меня тоже.
Я увидела даже не его самого, а руки. Ладони. Он стоял за деревом, обхватив его, а с моей стороны было видно только ладони.
Дело ясное, подумала я, энергию получает у дерева. Дуба. Это был молодой, но уже большущий и толстый дуб, прямо, как в сказке.
Я уже присела и стала выбираться на корточках за кусты, но вдруг услышала, что сосед с кем-то разговаривает. Слов не разобрать, ладони так и сжимают ствол, а он спокойно о чем-то кому-то рассказывает. Я легла в траву, боясь, что сейчас он (или они) будут идти в мою сторону.
В голове остались висеть мои же слова — «как в сказке, как в сказке». Что-то не так во всем этом, а что не могла понять. Но что-то меня смутило, что-ли… Вообще-то, смутило все: и пробежки эти его по утрам теперь казались странными, и этот дуб, и тот, невидимый собеседник. Не сам с собой же он беседует в такую рань.
На целый день я забыла про соседа — гости, компания, домашние дела, ужин, потом посуда…
Уже около полуночи, услышав, как сосед покашливает за забором на своем крыльце, я вспомнила все. Если бы не ночь, хоть сейчас бы отправилась к тому дубу. Что? Что там было не так, кроме его ладоней, неслышимых слов и самого дуба. И опять в голове всплыло: как в сказке, как в сказке… Точно! Конечно, как в сказке! На дубе была цепь! Не золотая, но толстая белая цепь. Из нержавейки, наверное. Тяжелая, увесистая, завязанная вокруг ствола. Интере-е-е-сно…
Пока я ходила по дому, приговаривая «интере-е-е-е-сненько, интере-е-есно», вернулся с пробежки сосед. Я услышала, как он гремел собачьей тарелкой: «Ешь, ешь, Друг, молодец. Проголодался?».
Полузавязанные, волочащиеся по дороге шнурки, всю дорогу мешали, но останавливаться не было времени. У березы я повернула налево и уже смело, в полный рост направилась к дубу. Цепь издалека сверкала стальной нержавейкой.
Да она не просто привязана к дубу — замок тут! Замок, закрытый на ключ! А это как понимать? У подножия дуба, между толстых корней – металлическая глубокая миска, в ней — свежая куриная ножка и пряник, тоже свежий, беленький медовый пряник. Что за ерунда?!
Я в растерянности выпрямилась в полный рост и зачем-то обхватила руками дуб. Так же, как он это делал. И тут увидела и, кажется, сразу все поняла — на замке, новом, только что купленном, было выгравировано: «Прости, Друг». Хотя… Нет, не понимаю. Совсем запутались мысли.
— Ты чего еле плетешься с пробежки, привет?! — как по заказу — навстречу соседка, его жена.
— Ой, привет, задумалась вот… Как дела?
— Нормально.
Понимая, что неприлично, нарушая уже сложившийся минимум нашего общения, набираю воздуха в грудь и спрашиваю: «А как твой муж? Как здоровье?».
— Ой, ну уже, слава богу. Отошел. Такая трагедия у нас получилась. Ты в курсе?
— Я? Откуда? — ну, не видела ж она меня возле дуба, надеюсь. Как я могу быть в курсе? Да и в курсе чего?
— В курсе чего? — это уже получилось вслух.
— Мой на пробежке был. С Другом, как всегда. К озеру бежал, а там эта шоссейка в лесу, знаешь? Ну, откуда ни возьмись — машина военная… Муж перебежал, а Друга сбили, эх… Ну, он нес его домой на руках, тот дышал еще. Слезы на глазах, говорит, глаза открыты… А по дороге умер. Издох. Вот… Ну, он его там где-то и прихоронил. А сам домой пришел, да «скорая» и увезла в очередной раз. Вот, такие вот у нас дела…
— Так а… — я заглянула через отрытые ворота внутрь двора.
— Друг? А!!! Это другой пес. Сын привез тогда сразу же. Тоже Другом назвали. Похож, да? Новый у нас теперь пес. Пока еще не тот друг, но уже привыкает. Ничего…
— Ясно теперь, почему не чихает, — дошло до меня.
— Что? — не поняла соседка.
— Нет, нет, это я так… Ну, ладно, пока.
— Пока, счастливо, дорогая.
Хороший у меня сосед, все-таки.
© Наталья Шух
Малиновка