Снежок

Я не помню, как очутилась на улице. Помню только яркую вспышку, чьи-то резкие крики на незнакомом языке и жуткий вой сирены, пронзающий тело до мурашек. А потом было бегство сквозь ливень и холод. Ледяные капли безжалостно обжигали кожу, сбитые в кровь колени невероятно болели, а голова раскалывалась от пульсирующего ритма моего сердца. Маленькие молоточки так и шумели в висках, пока я бежала, не зная куда. Кто я? Где я? Ответов не было. Были лишь новые вопросы.

Улица встретила меня со всей жесткостью. Люди брезгливо отворачивались, а жандармы норовили заковать в кандалы. Первый раз я сбежала, оставив на холодном металле наручников частицы своей кожи. Потом я старалась не попадаться им на глаза. Днем приходилось сидеть на паперти возле старой церквушки, чей шпиль упирался в сами Небеса. Осеннее солнце согревало ступени, позволяя нежиться на грубых камнях, пока из-за тяжелых дверей не начинала звучать музыка. Красивая, нежная и невероятно грустная. Сначала пела женщина, а потом вступал хор мужчин. От этой музыки щемило сердце, а щеки горели от новых чувств. Я не знала, почему бывает именно так, но ничего поделать не могла. Только молча слушала, пока песня не обрывалась, вновь возвращая меня на улицы.

Ночью было страшнее всего. И дело не в том, что приходила пора торговцев органами, наркоманов, потрошителей и хулиганов, караулящих новые жертвы. Самым жутким был дождь. Простой дождь, набирающий ночью ужасающую силу и заливающий робкую искру тепла.

В такие моменты, когда тяжелые капли барабанят по хлипкой и промокшей картонке, а лужи бурлят от пузырей, ко мне ненадолго возвращалась память. Я видела улыбающиеся лица родителей, празднующих мой день рождения. Видела старого доктора, который навещал моего отца каждый вечер и, уходя, протягивал мне кусочек шоколада. Когда я вспоминаю этот вкус, рот наполняется предательской слюной, а желудок отчаянно бурчит, прося закинуть в него хоть крупицу съестного. Но чаще всего я вижу маму. Она ласково поглаживает меня по голове перед сном, читает сказки и поправляет одеяло. А я жду того момента, когда мама наклонится и поцелует меня в щеку. «Спокойной ночи, милая» — говорит она, и воспоминания о ее голосе заставляют мое сердце взрываться болью.

Только эти мысли и воспоминания не давали мне погибнуть от жуткого дождя и пробирающего до костей холода. Но они уходили прочь, как только небо окрашивалось в предрассветные цвета – оранжевые, розовые и сиреневые. Я жду утра, как единственную надежду на спасение. Жду, когда родители найдут меня и заберут домой. Но их нет. Сколько бы я не ждала их. День, ночь, недели, месяц, год.

Утром, рядом с тем местом, где я сплю, открывается закусочная, и воздух наполняют ароматы чего-то жаренного и удивительно вкусного. Повара и работники, весело смеясь и разговаривая на незнакомом языке, заходят внутрь, чтобы приступить к готовке. А я все жду. Жду старого Лю, который выносит мне утром чашку горячего бульона и кусочек хлеба. С улыбкой он наблюдает за тем, как я жадно ем. Бульон обжигает губы и рот, а хлеб царапает нёбо. Но как прекрасно вновь ощутить тепло и заботу. Лю иногда что-то рассказывает, а я просто наслаждаюсь звуками его голоса и киваю головой. Тогда он смеется, а его странные узкие глаза сужаются еще сильнее. Затем Лю выкуривает сигарету и уходит. Я знаю, что он вернется вечером и также вынесет мне чашку бульона и кусок хлеба. Чтобы отблагодарить его, я убираю мусор возле закусочной и отгоняю других бродяг, которые переворачивают мусорные ведра. Лю это видит и, улыбаясь, машет мне своей рукой.

День всегда проходит быстро, а на смену ему приходит ночь. Долгая, страшная и тягучая. Мне часто приходилось покидать свое убежище, услышав шаги потрошителей. Они ищут бездомных и вырезают у них органы, которые потом продают торговцам. Я сама это видела, когда проследила за одним из них. Страшный человек ушел в ночь, унося с собой чье-то сердце. Тогда я решилась подойти ближе к телу того несчастного, которому не посчастливилось встретить потрошителя.

Это был седой старик, чья борода была такой длинной, что доставала ему до колен. Если бы не черная дыра в груди, можно было бы подумать, что старик просто спит. Но его губы посинели, а пальцы впились в картонную коробку из-под обуви. Там что-то шевелилось и даже тявкало. Открыв ее, я увидела маленького белого щенка. Бедняжка дрожал от холода и грустно посматривал на старика. А затем он лизнул мне пальцы. Горячим и мокрым язычком.

Так у меня появился друг. Память услужливо подсказала имя для него. Снежок. И щенок стал моей отрадой в долгие и холодные ночи. Холод уже не так беспокоил, как раньше, ведь меня грело маленькое сердечко Снежка. Он сладко посапывал, свернувшись у меня на груди. Вместе с ним дождь казался простым дождем, а холод обычной ночной прохладой.

Лю смеялся, наблюдая за тем, как я вымачиваю кусочек хлеба в бульоне и даю его Снежку. Щенок радостно тявкал и с быстротой молнии съедал угощение, а затем махал хвостом, прося добавки. Когда старый Лю это увидел, то к обычной чашке бульона и куску хлеба добавились и мясные обрезки, которые он выносил в маленькой белой коробочке. После этого он садился на корточки рядом со мной и почесывал щенку спинку, пока тот, с ворчанием, отдавал должное еде. Приятно, когда у тебя есть друзья. Правда, и они когда-нибудь уйдут.

Первым ушел старый Лю. Одним морозным утром, когда закусочная открылась, вместо Лю к нам вышел другой человек. Он тоже был старым и глаза у него были такими же, как и у моего друга, но лицо его было омрачено болью. Я хорошо это почувствовала. Он подошел к нам и протянул мне коробку холодной лапши с мясом, а затем ласково погладил меня по голове и принялся говорить. Говорил он долго, изредка вытирая слезы, бегущие по грубым щекам, но я ничего не понимала. Кроме того, что с Лю случилось что-то плохое. Может, он встретил потрошителей, когда возвращался домой, или просто устал жить. Даже Снежок чувствовал боль того человека и постоянно тыкался носом в его ногу, словно поддерживая и говоря, что все будет хорошо. Затем плачущий человек ушел и больше не приходил. Только утром, как и всегда, возле входа стояла белая чашка с бульоном и кусочек хлеба, который я отдавала Снежку.

Через пару месяцев ушел Снежок. Мой милый и теплый комочек. Он уснул у меня на груди и так и не проснулся. Мое сердце сдавили мертвой хваткой, а в груди неприятно застыл большой и тяжелый ком боли. Сколько я себя помню, я никогда не плакала, как бы тяжело мне не было. Но сейчас, слезы ринулись по моим щекам, и я чувствовала их горько-соленый вкус на губах. Слезы падали на шерсть Снежка и застывали маленькими ледяными алмазами. Почти как те, что застыли в уголках глаз моего друга.

Я больше не могла жить в том месте. Ушел старый Лю, уснул Снежок, а я осталась одна на улицах, покрытых сказочной пеленой искрящегося снега. Уходя, я оглянулась лишь раз. Возле черного входа стояла чашка с остывшим бульоном и черствый кусочек хлеба, который так любил мой Снежок.

Не помню, сколько я бродила по улицам, уклоняясь от хорошо одетых людей, с брезгливостью смотрящих на бродяжку, но что-то заставило меня остановиться. Рядом с проезжей частью стояла белокурая девочка в теплой шубке черного цвета. Она держала в руках красивую куклу и, улыбаясь, смотрела на свою маму, разговаривающую по телефону. Женщина не замечала ничего, полностью погрузившись в разговор.

Но тут девочка вскрикнула и, что-то пробормотав, указала рукой на проезжую часть, где с жутким ревом проносились автомобили. Мое сердце забилось с частотой бешеного метронома, когда среди машин мелькнула белая шерстка. В самом центре дороги сидел щенок и махал своим коротеньким хвостиком. Он не понимал, что его в любую минуту может сбить стальной монстр с другим монстром за рулем. Девочка, увидев, что никто не собирается спасать собаку, расплакалась, но мама, что-то ей сказав, утащила ребенка за собой. И оставила глупую дворняжку на проезжей части.

Я тщетно пыталась привлечь внимание водителей и простых прохожих. Они обходили меня, толкали и смеялись, а автомобили даже не снижали скорость. Щенок, тем временем, двинулся ко мне. Его привлекли мои крики. Он забавно перебирал короткими лапками и падал на спину, когда проносящиеся машины сдували его потоками сильного ветра. Я не могла больше ждать и самонадеянно выскочила на проезжую часть. Затем, схватив щенка, бросилась обратно, пока сильный удар не подбросил меня в воздух. Раздался странный скрежет и визг тормозов, а в воздухе запахло паленой резиной. Крики людей и рев моторов смешались в жутковатую симфонию ужаса, пока мое сознание не растворилось в темноте.

Когда я пришла в себя, то увидела, что глупый щенок сидит на тротуаре и, виляя хвостом, смотрит на меня. Таким был Снежок, пока не уснул. Веселым и радостным комочком счастья и тепла. Тело страшно болело, а правая нога и рука вообще отказывались двигаться. Честно говоря, я их даже не чувствовала. На губах застыл тяжелый вкус горячего железа, а на асфальте растеклась ярко-красная лужица. Я лежала в кругу зевак, которые показывали на меня пальцами и без устали щелкали телефонами, но на них мне было плевать.

В сторонке, рядом с тем местом, где я лежала, стоял мой друг, старый Лю. Он улыбался, глядя на меня, и держал на руках Снежка. Мой Снежок радостно тявкал и махал хвостиком, как в старые времена, а я улыбалась ему в ответ. Странно, но боли я больше не чувствовала. Только тишину и покой. Зеваки и просто прохожие сузили круг, закрыв от меня друзей. Напрасно я мычала и просила их уйти. Они подходили ближе, ногами наступая в липкую красную лужу и пачкая свои ботинки. Сквозь их строй я еще могла видеть Лю и Снежка, пока они совсем не исчезли. Мои друзья ушли от меня во второй раз.

Спустя какое-то время прибыли жандармы, которые разогнали любопытных, а меня с особой осторожностью погрузили на носилки и понесли в сторону большой белой машины с красным крестом на боку. В голове продолжали бесноваться молоточки, наполняя измученное тело сухим и протяжным звоном. Но то, что произошло дальше, поразило меня больше всего.

В машине, куда поставили носилки, сидели мои родители. Мама, со слезами на глазах, бросилась к моему ложу, а отец, закусив губу, что-то выговаривал доктору. Я видела, как гуляют желваки под тонкой кожей, и каким гневом пылают его глаза.

Ассистент доктора сделал мне укол, который убрал ноющую боль и отправил меня в царство добрых и счастливых снов. В них был старый Лю и мой Снежок, который сразу же бросился мне на руки.

*******

— Это просто чудо, — восхищенно сказала миловидная женщина в белом халате, приблизившись к операционному столу. – Модули памяти работают до сих пор. Вы не представляете, какая ценная информация на них содержится.

— Представляю, — ответил ей мужчина, также одетый в белый халат с небольшой металлической табличкой на левой стороне груди. – Эмоции зашкаливают. Думаю, что вы были правы, доктор Апштейн. Стресс высвободил в образце всплеск чувств, как у живого человека. Радость, страх, сострадание, боль и, что самое главное, счастье.

— Нам необходимо все подробно зафиксировать, Чарльз, — улыбнулась женщина. – Это прорыв. Человечество настолько абстрагировалось от эмоций, что забыло о таких вещах, как сострадание и счастье. Единицы среди миллиардов могут подобным похвастаться. Робот оказался человечнее людей.

— Все верно, Ирма, — кивнул мужчина, подходя к столу, где лежал робот в виде юной девушки, у которой отсутствовала правая нога и была сильно покорежена рука. – Образец «Ева» открыл в себе человеческие эмоции. Она первая, чьи слезы были вызваны настоящими эмоциями. Она может грустить, радоваться, скорбеть, улыбаться. Ева может быть счастливой.

— Да. Это прекрасно, — вздохнула Ирма, поглаживая левую руку лежащей на столе девушки. Когда робот приоткрыл глаза от прикосновения, женщина улыбнулась вновь. Теплой и доброй улыбкой. – Ты дома, милая.

— Мама? – прошептала девушка, скривив лицо.

— Да, милая. Папа тоже рядом. Мы всегда будем вместе. Благодаря тебе человечество вновь узнает, что такое счастье и любовь.

— Сн…ежок, — запинаясь, пробормотала Ева, с мольбой глядя на женщину. Та кивнула и, наклонившись, взяла с пола маленького белого щенка. Дворняжка коротко тявкнул и лизнул пальцы покореженного робота, вызвав у девушки улыбку.

— Невероятно, — закусил губу от волнения Чарльз. – Она плачет.

Образец «Ева», первый среди человечных роботов плакала, прижимая к себе щенка. Ведь она была по-настоящему счастлива.