— Евгений Тимофеевич, что такое? – всполошилась сиделка, когда от постели ее клиента, сухонького и седого старичка, внезапно раздался страшный кашель.
— Помираю я, Алевтина Матвеевна. Видит Бог, помираю, — трагично взвыл некогда известный, но сейчас всеми позабытый писатель. Для пущего эффекта он даже натужно застонал. Стон ему не понравился, и старичок решил добавить в череду звуков жуткий кашель.
— Господь с вами, Евгений Тимофеевич, — всплеснула руками женщина, хмуря густые брови и покусывая губу, дабы клиент понял, как сильно она переживает. На самом деле Алевтине Матвеевне не было дела до очередного старика, которые проходили через нее, как новенькие запчасти на конвейерной ленте, когда она работала на военном заводе в далеком прошлом. Старичок же решил, что недостаточно убедительно сыграл свою роль и вновь издал тягостный стон, способный вышибить слезу даже у кобыл Всадников Апокалипсиса.
— Мне бы водицы немного. Горло смочить. А то Смерть придет, а я тут сиплю, как простуженный чайник, — робко сказал он. Сиделка вздохнула и отправилась на кухню за стаканом с водой. Евгений Тимофеевич, будучи тяжело больным и находящимся при смерти, стабильно выпивал три литра холодной воды в день, а если был в настроении, то добавлял еще и небольшой сухарик, который обсасывал с небывалым аппетитом.
Старичку было уже семьдесят два с половиной года, как он часто любил повторять своим родным, когда те решались навестить хворого родственника, но чаще всех это слышала именно Алевтина Матвеевна. Когда ей выдали личное дело очередного клиента, женщина не удивилась. Она довольно давно работала в социальной помощи, чтобы обращать на это внимание. Вот только не представляла сиделка, с кем ей собственно предстоит сидеть.
Евгений Тимофеевич когда-то был знаменитым писателем, особое внимание уделявший романтике и очеловечиванию Смерти. В его книгах Смерть носила тысячи масок и невероятно ловко их меняла. Так ловко, что даже самые преданные почитатели творчества Евгения Тимофеевича не могли предвидеть очередное появление зловещей героини его произведений. Со временем, когда писатель стал рассеян и сварлив от недостатка идей для новых историй, армия поклонников как-то быстро рассосалась, оставив его совсем одного доживать свой век в маленькой квартирке на Большой Садовой. Сам Евгений Тимофеевич невероятно гордился тем фактом, что он жил рядом с теми местами, где и Булгаков. Писателю невероятно льстило, что его сравнивают с великим классиком, а еще невероятно злило, когда кто-то разводил пустую критику. Евгений Тимофеевич в таких случаях вежливо и с наиболее гаденькой улыбочкой цитировал недостойному человеку великие и мудрые высказывания прошлого. Ему казалось, что он сам поневоле набирается ума от этих простых, но в тоже время емких слов. После критиков праведный гнев писателя обратился на друзей, а когда и тех не стало, то на близких. Родные в свою очередь быстро избавились от ветхозаветного груза в лице старичка, приставив к нему сиделку. Лишь невероятное терпение и железные нервы еще спасали Алевтину Матвеевну от попытки прервать незаконно бренную жизнь седовласого фигляра, которым и был Евгений Тимофеевич, выкинув прославленного творца в окно, как полупустой мешок прелых яблок. И творец вовсю этим пользовался. Ради жалостливого взгляда сиделки он был готов на все. Стонать, призывать Смерть в свою опочивальню, покрываться болезненным румянцем, который получался благодаря быстрым и хлестким ударам по щекам пока никто не видел.
— Спасибо вам, Алевтина Матвеевна, — елейно произнес старичок, услышав шаги и шуршание ткани по полу.
— Не угадал, уважаемый, — ответил ему мрачный голос. Евгений Тимофеевич ойкнул и повернулся на бок, чтобы внимательнее рассмотреть обладателя столь интересного контральто. Напротив кровати писателя стояла странная фигура в мешковатом черном балахоне, скрывающем лицо, и держала в руках внушительную косу с черным лезвием.
— Кто вы? – задыхаясь от волнения, спросил творец, враз забыв о притворствах и с ужасом осознавая, что в груди разлился мерзкий и липкий страх.
— Смерть твоя, — меланхолично ответила фигура, откинув капюшон назад. Под капюшоном пряталось очень привлекательное лицо бледной женщины средних лет. И все было хорошо, если бы ее черный взгляд не сиял праведным гневом, а тонкие губы не были бы сурово поджаты.
— Моя? Но я же… — не договорил перепуганный Евгений Тимофеевич, как Смерть его перебила.
— Да, да. Не собираешься пока умирать. Только комедию тут устроил, призывая меня по десять раз на день и в два раза больше ночью.
— Вы меня с собой заберете? – тихо спросил писатель, теребя воротник своей застиранной пижамы. Краешек воротника был замусолен до невообразимого состояния по причине того, что ночами Евгению Тимофеевичу было очень одиноко, и он находил успокоение только в ритмичном посасывании ткани.
— Да, — мрачно ответила бледная женщина. – Думал, что это тебе с рук сойдет?
— Но я же просто бредил, в лихорадке болезненной выкрикивая всяческие богохульства. Старцу больному это позволительно.
— Возможно. Но я не твой врач и тем более не сиделка. У меня к тебе давние счеты.
— Но что я вам сделал? – искренне изумился Евгений Тимофеевич, в глубине души, конечно же, догадываясь о причинах визита костлявой гостьи в свой дом.
— С чего бы начать, — протянула Смерть, доставая из глубин балахона стопку книг, перевязанных грубой бечевкой. – Может, с того, что ты всячески надо мной насмехался? И не придумал ничего лучше, как оставить свой след в истории и перенести все на бумагу. Мол, бумага стерпит. А я нет. И у меня гордость есть.
— Читателям нравилось, — робко ответил писатель, принимая сидячее положение на кровати и подтягивая к груди длинные худые ноги.
— Читателям все нравится, — фыркнула женщина, швырнув в сторону Евгения Тимофеевича одну из книг, принесенных с собой. – Например, тут. «Смерть в облике маленького и пушистого зверька».
— Это мило.
— Мило? Мило будет, когда я срублю своей косой твою буйную головушку, дабы ты больше не марал бумагу своими жалкими каракулями. А здесь? – Смерть раскрыла другую книгу и также запустила ей в старика. – «Девочка в цветастом платьице». Что это за бред?
— Вы неправильно поняли, — начал было Евгений Тимофеевич, отчаянно лязгая зубами от страха, когда очередной фолиант врезался в стену и упал на дощатый пол. – Я не насмехался над вами, а наделил человеческими чертами.
— Знаешь ли ты, к чему это привело? – ехидно улыбнулась гостья. Старичок отрицательно покачал головой, в мыслях кляня сиделку, застрявшую на кухне с водой, но Смерть милостиво пояснила, продемонстрировав и умение читать мысли смертных. – Время замерло. Кому, как не тебе, знать об этом?
— Я даже не ведал, что вы так можете, — честно ответил писатель и напомнил о забытом вопросе, на который так и не был получен ответ. – Так, к чему привели мои образы, описанные в книгах?
— К тому, что я теперь не могу нормально выполнять свои обязанности, — хмыкнула Смерть, поправляя тонкой рукой челку, упавшую на глаза. – Каждый второй начинает молить о пощаде, просить предоставить им еще один шанс, свечу какую-то зажечь. Семьей прикрываются, детьми, деньги сулят, славу. Благодаря тебе славы у меня теперь много.
— Разве это плохо?
— Даже не представляешь насколько. Я, Четвертый Всадник на Бледном Коне. Та, кого должны ждать со скрежетом зубовным и замертво падать, лишь услышав мои шаги, вынуждена выслушивать различные байки, написанные тобой и целой тьмой прочих графоманов. Чем в меня только не бросались. И чесноком, будто я вампир, и святой водой поливали, и заговоры читали, и молитвы католические. Первое время было смешно, а потом это стало надоедать.
— Вот видите, — вскинулся старичок, узрев на горизонте серебристый луч надежды. – Не только я виноват в этом.
— Да. Но твое время подошло, — жутко улыбнулась гостья, для острастки проведя точильным камнем по косе. – Только не могу я просто так жизнь твою забрать. Надо и мне отыграться за годы насмешек и вульгарных песенок, звучащих на каждом углу. Ты меня звал? Звал. Вот я здесь. Что тебе еще нужно?
— Но я лишь внимание хотел привлечь, — Смерть удивленно приподняла левую бровь.
— Чье внимание? Если мое, то ты его получил. Можешь радоваться теперь.
— Вас звал, чтобы внимание привлечь, — грустно выдохнул Евгений Тимофеевич, потерев морщинистыми руками свои виски. – А в книгах про вас писал, чтобы читатели были довольны. Кто же знал, что вы за мной придете, да еще и всяческие ужасы сулить приметесь.
— Тебе это не поможет, — мрачно отрезала гостья. – Я уже прочла «В саду со Смертью». Герой давил на жалость и я, о чудо, проявила милосердие. Запомни, я не проявляю милосердие, а выполняю свою работу. Единицы достойны второго шанса, но и им он не всякий раз дается.
— Жаль, — искренне расстроился писатель. – Тогда вы и про «Поцелуй Смерти» знаете?
— Да. Я не исчезну, если ты собой ради кого-то пожертвуешь, — улыбнувшись, ответила женщина. – Ради кого ты жертвовать собрался? Сиделки? Ее время еще не пришло. Родных? Аналогично. Я прочла все твои книжонки. Справедливости ради, там есть здравые вещи, но их крайне мало. Чаще всего – одни насмешки. А я дама гордая.
— Тогда нет никакого смысла в дальнейшей беседе, — понуро буркнул Евгений Тмофеевич. – Если только…
— Если только что?
— Знаете, вы правы.
— Неужели, — картинно пропела Смерть.
— Да, — подтвердил старичок. – Я писал много обидного. Но самое главное, что потом стал обижать и тех, кого не хотел. Звездная болезнь, уважаемая. Мы, люди творческих профессий, крайне ей подвержены. Потом все осознаешь, а шанса исправить уже нет. Извините меня. Глупо было насмехаться над такой строгой дамой, как вы.
— Вот сейчас ты говоришь от чистого сердца, а не пытаешься быть героем собственных историй, которые обманули Смерть. Меня невозможно обмануть. Как невозможно и разжалобить. Но даже несмотря на это, ты предельно откровенен. Ценю.
— Спасибо, — робко улыбнулся Евгений Тимофеевич, взяв в руки одну из своих книг, пущенных меткой рукой Смерти. – Можно один вопрос?
— Можно, — ответила женщина, изучая свои ногти придирчивым взглядом.
— Вы испытывали сожаление? Хоть когда-нибудь? – гостья задумалась на добрых пять минут. Писатель за это время уже успел одеться и даже сложил в чемоданчик свою пижаму.
— Да, были несколько моментов. Но со временем черствеешь и не обращаешь внимания на такие мелочи. А к чему был задан вопрос?
— Я тоже сожалею, — мгновенно откликнулся старичок, тщетно силясь закрыть чемодан. Книги, небрежно уложенные горкой, не давали крышке принять надлежащее положение. – Будь у меня немного времени, я бы обязательно попытался измениться.
— Ты просишь отсрочку? – удивилась Смерть, встав с кособокого табурета, на котором сидела с момента начала разговора.
— Да. Понимаю, что такие вольности в отношении меня, скорее всего, будут недопустимы, но попытка не пытка, знаете ли. Позвольте хотя бы попытаться стать лучше перед тем, как идти с вами.
— Хм, — задумалась бледная дама. Она оперлась на косу и внимательно изучала перепуганное лицо Евгения Тимофеевича. После некоторого раздумья, Смерть милостиво кивнула, чем заставила пуститься в пляс почти остановившееся сердце старичка. – Хорошо. Хочется верить, что ты честен со мной.
— Да, уважаемая, — галантно поклонился Евгений Тимофеевич враз забыв о своем радикулите и ноющих костях. – Благодарю вас за столь щедрый подарок.
— Постарайся его не испортить, — едко ухмыльнулась гостья, повернувшись к писателю спиной. – Больше таких подарков не предвидится.
— Непременно, — хихикнул довольный старичок, копаясь в чемодане, куда упрятал большую часть своих нехитрых пожитков, но обернувшись, замер. Комната была пуста, а с кухни раздались шаги сиделки, которая ахнула, увидев своего клиента на ногах и с весьма безумным видом.
— Евгений Тимофеевич, что с вами? – спросила она, наблюдая за тем, как именитый в прошлом писатель, чертыхаясь себе под нос, достает из-под кровати пыльную пишущую машинку. – У вас взрыв энергии перед кончиной? Читала в брошюрах о таком.
— Нет, нет. Все со мной в порядке, — отмахнулся старичок, водружая свой главный инструмент на стол, изрезанный когда-то ножом и потемневший от времени.
— Да что случилось?! – взвизгнула Алевтина Матвеевна. Ее сметанные груди взволнованно вздымались, подобно океанским волнам в самый страшный шторм.
— Ничего вы не понимаете, — досадливо буркнул Евгений Тимофеевич, когда машинка была установлена и готова к работе. Он сел за стол и, вздохнув, опустил пальцы на клавиши. Затем отдышавшись, повернулся к удивленной сиделке. – Такая идея, такая идея пришла. Это будет шедевр, Алевтина Матвеевна. Вот увидите. Это будет шедевр. Это будет жемчужина моего творчества.
Алевтина Матвеевна устало покачала головой и поставила на стол писателя, требуемый им когда-то стакан с водой. Евгений Тимофеевич быстро стучал по клавишам, наполняя маленькую комнатку своей квартиры размеренными и сухими щелчками, и ничего не замечал, целиком отдавшись вдохновению. Сиделка вновь посетовала на неугомонных клиентов, задержав взгляд лишь на мгновение. На титульном листе, лежащем рядом с пишущей машинкой, стояла вполне обыденная надпись – «Разговор со Смертью». Алевтина Матвеевна вздохнула и, ласково посмотрев на увлеченного старичка, которого вновь посетила его муза, отправилась на кухню заваривать кофе. А Евгений Тимофеевич постоянно бормотал себе под нос, перенося мысли на бумагу и ничего не замечая:
— Будет шедевр. Этого того стоило. Видит Бог, стоило.