Билет на Осенний экспресс лежал в кармане моей рубашки и щекотливо ощущался своим загнутым уголком. В городе в это время продавались билеты лишь по двум направлениям: в август и в сентябрь. Первый позволял на несколько суток вернуться в жаркое лето, второй – раньше попасть в осень. Почему-то особый ажиотаж распространялся на билеты в лето. Люди вставали в дикую рань, отказывали себе в утреннем кофепитии, выстаивали огромные очереди…
Таких, как я, было совсем немного. Мы любили лето; возможно, даже больше, чем осень. Но нам не нравилось возвращаться в прошлое, каким бы тепло-мятным оно ни было, такой уж у нас нрав. Мы бодрствовали по ночам, боясь упустить начало нового дня. Мы не засушивали в книгах листья и цветы. Но мы любили письма – поскольку считали, что всякое слово, оставленное на бумаге, перестает быть заложником времени, начиная существовать вне его. Меня называли Совой, и каждое лето я покупал билеты в осень.
Вагоны поездов этого направления были совершенно пустыми. Без очередей за кипятком, без ног в полосатых чулках, неловко свешивающихся с верхней полки, без ворчанья старой колдуньи, ругающей шумливую молодежь. В этом был минус осеннего рейса. На мой взгляд, единственный. Вещей с собой я всегда брал немного: пара свитеров, мешочек с монетами, книга, тетрадь с ручкой – мое незатейливое имущество умещалось в маленьком рюкзачке.
В один из последних дней августа я сел на поезд, чтобы в очередной раз отправиться в осень. Как же я удивился, когда, войдя в купе, обнаружил на соседнем месте попутчика! Сперва я не понял, мальчик это или девочка – существо забилось в угол, поджав колени к подбородку, жадно вглядываясь в темень за окном, словно что-то в ней выискивая. Оно так просидело очень долго, не взглянув на меня ни разу.
«Нет, это совершенно невыносимо», – пролепетало оно, когда я, удобно устроившись, уткнулся носом в книгу.
Подняв взгляд, я увидел перед собой огромные чаячьи глаза, зеленые с желтыми вкраплениями. Кивнул, соглашаясь с репликой попутчика: я и раньше умел читать по глазам.
«Эта ночь невыносима; в смысле, она настолько прекрасна, что выносить ее совершенно невозможно».
И действительно: над моей головой, высунутой из окна, от предчувствия сырости дрожали звезды. Холодный воздух дурман-травой заползал в легкие, отчего дышать становилось трудно. Осень уже наступила в Междугородье, и наш экспресс стремительно мчался в самое его сердце.
Я поспешил закрыть окно. Купе наполнилось теплом, а существо переместилось ближе к столу, постукивая ложечкой о стенки пустого стакана.
Я любезно осведомился: «Налить вам чаю?»
Существо замотало головой, а потом добавило: «Только не травяного».
«Хватит с тебя дурман-травы, полынная ты душа», – подумал я и поспешил в тамбур.
Попутчик благодарно взглянул на меня, когда дымящийся стакан опустился на поверхность стола. Он высунул бледные паучьи пальцы (их было по шесть!), которые прятал под длинными рукавами, обхватив горячую емкость. Это были руки существа, занимавшегося очень тонкой работой, более кропотливой, нежели плетение сказок.
«Вы, очевидно, думаете, будто я сказочник, – словно прочитав мои мысли, молвило существо. – Однако вы к тому же знаете, что это не так».
«Я, – говорит совершенно спокойно, – Ловец снов. Я смотрю чужие сны, проходя через завесу, которая появляется между мыслями засыпающего человека и Миром. И ищу того, кому снится тот же сон, что и мне».
От удивления я потерял дар речи. О Ловцах я читал в самых древних книгах, а теперь он прямо передо мной.
«Когда-то давно я был человеком. У меня были семья и друзья. Но с тех пор, как я стал Ловцом, многое изменилось. Человек четко понимает, что сон, а что явь. Я же перестал чувствовать грань между первым и вторым. В городе, где все люди знают, что с ними происходит, мне находиться сложно. И только несколько дней в Междугородье помогают мне чувствовать себя нормальным. Лето еще не ушло, осень еще не пришла, не морок, но и не реальность».
«А почему же именно осеннее Междугородье? – спросил я удивленно. – Есть же еще летнее…»
Но Ловец не спешил с ответом. На донышке его кружки еще оставалось немного чаю.
«Порой меня забрасывает в странные места. В большие города, где людей очень много и где каждое свое действие они сверяют со временем. Однажды я видел сон маленькой девочки, собиравшей цветные стеклышки. Когда же я случайно встретил ее в совершенно другом мире, оказалось, что это вполне взрослая барышня. Я шел за ней до самого дома. У подъезда она резко остановилась, и я подумал, что меня заметили. Но девушка достала из кармана радужное стеклышко, посмотрела сквозь него и улыбнулась. Тогда я понял, что ее зовут Линда, а перед сном она пьет молоко с лавандой и медом. И то, что она совершенно наша. Потому что таких стеклышек нигде больше нет, только у нас. Верно, вороны натащили, вечно они летают туда-сюда… А вам что-нибудь снится?» – наконец спросил он у меня.
Я обрадовался возможности поговорить, но не тут-то было. Увидев невозможные глаза Ловца, я потерял дар речи, а он, как ни в чем не бывало, продолжил: «Потом я с ней все-таки познакомился. Девушка была из тех, кто сложное умеет объяснять самыми простыми словами. Как же это было заметно в толпе ничем не примечательных существ!.. Она рассказывала о людях – о том, как нехотя они встают по утрам, о том, что в их кошельках всегда мало монет. О стенах, которые они сами возводят непонятно для чего... – Ловец задумчиво замолчал. – Иногда мне кажется, что и Линда – всего лишь мое сновидение…»
«Внимание! Осенний экспресс Междугородье-1 прибывает к конечной станции! Просьба не оставлять свои вещи в вагонах!» – сообщил женский голос по громкоговорителю.
Ловец засуетился, встал, потом сел. Потом снова встал. Достал потертый коричневый чемоданчик, обклеенный марками, снял с вешалки пальто. Начал было его натягивать, но вдруг резко передумал. Залез рукой во внутренний карман и вытащил крохотный мешочек.
– Это вам. В благодарность за чай. Внутри – волшебные травы. Выпейте перед тем, как лечь в постель, и приготовьтесь к удивительным сновидениям, – сказал он и дружелюбно протянул свою паучью лапку.
– Простите, – спросил я, пожимая руку, – как вас зовут?
Ловец улыбнулся печально – поскольку всякое выражение эмоций на его лице приобретало оттенок грусти из-за круглых, испуганных глаз, – и вышел.
Через несколько минут я тоже покинул поезд. Междугородье встретило меня холодным порывом ветра (хорошо, что на мне был шарф; впрочем, он всякий раз норовил от меня удрать), а с центральной улицы доносились звуки волынки – это уличные музыканты смешивали кельтские мелодии с шуршанием опавших листьев.
Чудное, все-таки, время года – осень, особенно если вы встречаете его первые дни в Междугородье. Грустное, как глаза Ловца Снов, теплое, как чай в подстаканнике, сказочное, как самые невероятные сны и убаюкивающее – как мерный стук колес Осеннего экспресса, уносящего вас далеко-далеко в совершенно иной мир.
Автор: Pr Eylau
Малиновка