«Мне даже не верится, что через много лет я смогу открыто рассказать о том, что видела в далекие тридцатые годы. Время то было суровое, с наказаниями и обвинениями. Чуть что — сразу: «Ты оппортунист!» (как это напоминает статью одного досужего ученого).
В самом начале тридцатых годов мой дед одним из первых вступил в колхоз и работал на пасеке. В то время на Рязанщине еще были большие массивы лесов, перерезанные болотами и оврагами. Как-то раз пришел он с пасеки такой расстроенный, что смотреть даже на него было жутко. Бабушка по доброте душевной стала его расспрашивать, а он, закрыв лицо руками, отвечал. Она только всплескивала руками и вскрикивала: «Ой!». Мне хотелось услышать, о чем они там... Дедушка то и дело произносил слово «он», да так странно, будто змею увидел. Утром бабушка собрала ему еды в дорогу и проводила до околицы. Ее беспокойство не уменьшалось. Я упрашивала ее рассказать мне, что произошло. А она отнекивалась.
В конце недели в се повторилось. Тогда бабушка пообещала навестить пасеку. Я с трудом уговорила ее, чтобы она взяла и меня. Солнце садилось за лес, когда перед нами возникла знакомая картина: ульи, избушка, костер. Когда сварилась похлебка, дедушка положил в угли картошку. Мы вошли в избушку. Было темно. Огня не зажигали. Дед твердил одно и то же: «Сейчас придет, вот увидишь!». Они с бабушкой прильнули к маленькому окошку, а меня заставили играть с Полканом на полу. В какой-то момент тот вдруг вскочил на ноги, шерсть на его загривке поднялась, он тихо, с жалобным надрывом завыл. Стало жутко. Дед зашептал: «Смотри под орешник внимательнее. Вон-вон, справа!».
Я не утерпела, протиснулась к окошку и стала вглядываться туда, куда он указывал. Хоть было темно, но из темноты избушки можно было рассмотреть человека высокого роста, широкого в плечах. Ступал он медленно и тяжело. Мы замерли. Потом я заплакала. Дедушка меня погладил по голове: «Смотри, он сюда не пойдет». Зубы стучали у меня от страха, но я все равно смотрела. А он направился прямо к костру, спустился на четвереньки и стал разбрасывать угли. Когда угли вспыхивали, освещалась вся фигура незнакомца. Особенно запомнились мне руки и лицо, покрытое шерстью, как и все тело. Он выхватывал из костра картошку, откидывая ее в сторону. Затем подхватил несколько, подбросил на одной руке, перекинул в другую и, прижав их к животу, зашагал в ту сторону, откуда пришел.
Когда страх исчез, дед нам рассказал, что это хозяин леса. Когда ему голодно в лесу, он приходит к пасеке и стоит в орешнике, пока дед не поужинает. А когда дед уходит, тот начинает выбирать из костра картошку. Вот и приходится, дескать, оставлять ему порцию. В один из приездов на пасеку, уснув на коленях бабушки, я внезапно проснулась от их тихой беседы. Дед говорил: «Лошадь на днях ушла. Была с колокольчиком, а все же никак не найду. Возникла мысль: а не в овраг ли она упала? Спустился туда, держась за кусты. Услышал не то стон, не то плач. Думаю, лошадь сломала ногу. Раздвигаю тихонько кусты — Пресвятая Богородица! Что я вижу! Вроде логова под корнями травы натаскано много, на ней лежит «хозяйка». Живот огромный. Видно, рожает. А сам сидит перед ней на корточках, руки на коленях. Подпирает голову руками и мычит. И только потому они не услышали меня. Надо же, все как у людей. И муки те же!».
В том же году мне лично пришлось встретиться с хозяином при совсем необычных обстоятельствах.
Мы всей семьей отправились в лес за липовыми ветками. Старшие ушли собирать лутошки, а мы с братом остались на поляне с лошадью. На заднюю ногу лошади сел овод. Та старалась сбить его ногой, хвостом, но ничего не получалось. Мне стало жаль ее. Я сорвала стебель чемерицы (не могу не сказать, что это растение — излюбленная пища — или лекарство? — реликтового животного. Естественные заросли этого ядовитого растения привлекают его — М. Б.) и едва провела им по ноге лошади, как та задней ногой отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. Я упала у задних ног лошади. Отчетливо помню, как на весь лес закричал брат. Затем звал бабушку и маму. В это время кто-то взял меня на руки и быстро понес.
Потом кто-то поливал голову водой, отчего мне становилось прохладно. Я открыла глаза: надо мной склонилось очень страшное человеческое лицо. Как и все тело, оно было покрыто шерстью. Я закричала. Мне ответил пронзительный вопль бабушки. Хорошо помню, как она взяла меня на руки, накричала на маму за ее нерасторопность. Бабушка после рассказывала, что нашли меня не там, где был привязан Чалый, а на краю Волчьей ямы. «Он» пригоршнями носил воду и поливал. При этом все глядел по сторонам. Моя мать, как его увидела, так закричала, и он тут же скрылся в кустах.
С осени дед его не встречал. Лишь весной однажды в сумерках увидел, как тот шел не оглядываясь, только промычал что-то.
Если мне скажут, что это плод детской фантазии, я не обижусь, но буду настаивать на том, что все это было».
Автор неизвестен
Крёстный Отец