Ан в красном платье. Танцует, смеясь, на совершенно пустой площади города, живая, озорная, счастливая, свободная и такая красивая, что дух захватывает. Платье истрепано: еще днем оно было длиной в пол, а теперь уже выше колен, потому что хозяйка изволила гулять по крышам, неосторожно цепляясь за все подряд, но ничуть об этом не сожалея. Волосы в беспорядке. Тушь осыпалась. Туфель и вовсе нет – проиграла в карты волшебникам-барахольщикам или забыла на каком-то мосту.
Вдруг, выдохшись, обнимает Мира, обвивает руками его шею и опускает голову на плечо. Парень гладит ее по волосам. Ан поднимает голову и, встретившись с ним взглядом, осторожно целует.
…Мир просыпается один.
Жизнь похожа на сцену из какого-то дурацкого кино о любви. В квартире бардак: листки, чашки, книги, сигареты. Мир играет на гитаре, пишет стихи, рисует и спит только затем, чтоб она ему снилась.
Весной к нему заходит Город. Он живой, только-только проснувшийся, из каштановых волос смешно торчат маленькие зеленые листики, в глазах беснуется солнечный свет, и Мир старается в них не смотреть – слишком слепит, даже несмотря на то, что он рад его приходу.
Приглашает гостя на кухню, угощает чаем, ставя чашки прямо на кучи исписанных листков на столе.
– Что-то ты, друг, совсем раскис, – говорит Город. Стоит ему повести бровью, в квартире распахиваются все окна, комнаты наполняются весенним еще холодным воздухом. – Знаю, что не поможет, но хоть не забудешь, что уже весна. Ты нас чудесами регулярно радуешь, только мне совсем не нравится то, что с тобой происходит.
Мир лишь пожимает плечами.
– Она же не первый раз исчезает. Но раньше ты так не хандрил.
«Мне нужны ее руки», – это все, что ему хочется сказать. Поэтому он снова пожимает плечами, а затем скрещивает руки на груди и уходит к окну. Закрывает глаза. С улицы веет нежностью. Как от Ан. Она же хотела быть духом улицы.
Это пройдет – понимает Город.
Мир вновь остается один.
Перебирать листки с зарисовками. Играть песни, что лезут в голову. Создавать чудеса из воздуха. Рисовать выдуманные отражения в городских речках, играть в карты с духами и ветрами, в шутку менять местами дома, а то и целые улицы, дарить случайным прохожим конверты с текстами-предсказаниями… быть со всеми и в то же время нигде.
…Ан стояла тогда посреди пустой площади, окруженная светом звезд.
– У тебя внутри – вселенная, – сказала, ткнув пальчиком ему в плечо.
– Нет, – покачал головой Мир. – У меня внутри пустота. Но лишь до тех пор, пока я не коснусь твоей руки, – и переплел их пальцы…
Лето тянется полосой бесцветных дней – пыльных, солнечных и душных – как в тот год, когда Ан исчезла с кулоном. Мир рассказывает ветру истории в обмен на дождь и прохладу, и от частых разговоров все больше мерзнет, не спасают ни чай, ни кофты, ни огоньки. Вечерами гуляет с Городом по крышам, приторно смеется и до неприличия много курит.
– Она совсем мне не снится, – вздыхает парень, щелкая зажигалкой. – Уже почти месяц тишина.
– И почему мы всегда влюбляемся в земных девушек, – качает головой Город. – Проклятье же какое-то, – и вспоминает свою, вот уже несколько лет нежно любимую, которая о существовании воздыхателя даже не подозревает. Зато Город знает о ней практически все: что любимый цвет – мятный (мятные кеды, мятные обои в комнате, пара светлых прядок выкрашена в мятный), что в школу бегает короткой дорогой фонтан-сквер-гаражи (и приходится каждый раз следить, чтобы никто не тронул), что мечтает завести большого доброго пса, что каждый вечер рисует, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам – и еще так много всего, что иногда по целой ночи сидит на крыше и прокручивает это в голове. Столько нежности в его мыслях, что среди татуировок колючих шипов на руках пробиваются цветы.
Так уж заведено: все городские волшебные существа влюбляются только в земных девушек, поэтому всегда остаются одни. Мир нарушил это правило, и иногда Город думает, что не выдержит и поступит так же.
Мир засыпает, ему снится ледяной ветер и переливчатый смех, много домов, деревьев, парков, будто он стал воздухом и находится везде одновременно.
– Найди меня, – шепчет Ан. – Найди меня, я же совсем рядом и так соскучилась, найди, пожалуйста, я здесь…
Мир просыпается с улыбкой. Это такая игра.
С улыбкой идет на кухню, ставит турку на плиту, тянется за кофе и видит рядом с банкой фотографию – маленький полароидный снимок скамейки. Позади, среди сонных кленов, стоит хрупкая рябинка – «Это же место, где мы познакомились, я держал рюкзак, она фотографировала!» Забыв о кофе, вылетает из квартиры – в парк, к скамейке, она уже там сидит и ждет, еще совсем раннее утро, город спит, нежась в рассветной прохладе, вдруг она без куртки мерзнет?
В парке пусто. На скамейке лежит фотография улицы с цветными ларьками, которые похожи на вагончики игрушечного паровозика – это та улица, духом которой была Ан. Это же игра, почти как «Двенадцать записок».
Мир крепко сжимает фотографию и бежит к остановке, ехать на другой конец города, на ту самую улицу, а в голове у него звучит ее шепот: «Найди, найди скорее». Улица приводит к рисункам на асфальте, рисунки – к цветам, цветы – к воздушным змеям, воздушные змеи – к школе, школа – к самолету… самолет? Мир стоит и глупо таращится на ярко-красный самолет, понимая, что ни разу в жизни его не видел. Начинает спрашивать у прохожих, но все как один разводят руками – не было здесь такого никогда.
Грусть накрывает с головой. Он словно падает в глубокое, холодное море и идет ко дну, даже не пытаясь выплыть.
– Дяденька! – кричит курносый мальчишка в красной кепке. – А покажите мне тоже картинку.
Мир протягивает ребенку фотографию.
– Так это же самолет с детской площадки! Около моего дома поставили вчера, хотите покажу?
Ан сидит на крыле самолета и болтает ногами в воздухе. На ней белая рубашка и фуражка летчика, волосы сплетены в две косички. Девушка смеется и протягивает Миру руки – ну же, снимай меня отсюда скорее.
Парень бережно ставит ее на землю и прижимает к себе.
– Я была путешественницей, балериной, космонавтом, – перечисляет Ан, загибая пальцы, но Мир не слушает – просто обнимает, вдыхая родной запах. – А еще чокнутым художником и, вот, летчиком. И знаешь, кем я хочу быть сейчас? – Запрокидывает голову, чтобы видеть его лицо, потому что он обнимает крепко-крепко и не собирается отпускать.
– Учительницей?
– Кстати, да. Но это попутно. Сейчас я хочу быть твоей женой, – Ан улыбается, но видя, как округляются глаза Мира, начинает тараторить: – Может, это слишком нагло, но я правда не знаю, как еще выразиться, я хочу просто жить с тобой, и любить тебя, и все, и даже кулон мне для этого не нужен. Если, конечно, ты захочешь.
Мир не отвечает. Просто улыбается и, наклонившись, целует.
– Ты извини, у меня бардак, с головой ушел в искусство, пока тебя не было, – парень виновато улыбается, ерошит волосы на затылке.
– Мне нравится. Скоро тут будут валяться еще и книжки с тетрадками, что ты там говорил насчет дяди, он возьмет меня учительницей в школу?
– Конечно, возьмет.
Ан счастливо улыбается, целует его в щеку и, вдруг засмеявшись, опрокидывает на диван, тут же ложится сверху, как самодовольная хитрая кошка, Мир не протестует и обнимает ее. Девушка складывает руки у него на груди, долго смотрит в глаза, а потом, погрустнев, серьезно говорит:
– Прости меня.
– За что? – изумляется Мир.
– За то, что мучаю. Я ведь думаю, что пройдет всего пара дней, оглянуться не успею, буду уже варить кофе рано утром и смотреть, как ты спишь, укутывать пледом – мерзнешь же постоянно, но даже не пытаешься согреться. А проходит несколько лет.
Мир тихо вздыхает.
– Я тебя нашел. Это главное.
Ан утыкается лицом ему в плечо и съеживается, как котенок, ругает себя: «Что ты плачешь, глупая, ты же здесь, с ним, он же тебя нашел, он тебя всегда найдет, он же тебя…» – и, побоявшись собственных мыслей, поднимает голову, снова заглядывая в глаза.
– Люблю, – улыбается Мир, понимая вопрос. – Конечно, люблю, – и крепко-крепко обнимает, гладя по спине.
Ан касается рукой его щеки, и вселенная просыпается.
Автор: Алевтина Вишневская
Крёстный Отец