- Ты никогда не задумывалась о странных названиях улиц? - спросил он её. Они снова гуляли на улочках небольшого города, случайно и довольно давно соединившего их - и пока не отпускающего друг от друга. Июльская жара плавила асфальт и заставляла искать укрытие от солнца. Они только что вышли на главную улицу и теперь пытались найти хоть частичку тени и спрятаться в неё.
- Неа. Ну, есть забавные, есть смешные, есть откровенно неподходящие. Вот, к примеру, у нас на улице Достоевского приют престарелых. Выглядит сначала забавно, а потом, как подумаешь, становится не по себе.
- Да нет. - оборвал он её, слегка раздражённый. - Не такие, не такие. Я имею в виду по-настоящему странные названия. Вот, посмотри направо, к примеру.
Она глянула вправо. Там была небольшая, тесная улочка, странно смотревшаяся в центре их города. На ней ещё стояли маленькие деревянные дома, предназначенные к сносу, виднелись серые пятиэтажки, росли деревья. Улица была тенистая и прохладная. На одном из домов, красивого сбоку, но облупленного с фасада, висела чуть покосившаяся табличка: "улица 40 ЛЕТ ОКТЯБРЯ". Табличка была выгоревшая на солнце - но в ней ещё угадывалась праздничность.
- Ой, как здорово! Пойдём по ней, а?
- Ну пойдём. - вздохнул он.
Вскоре они подошли к первому из домов, предназначенному к сносу. Он был похож на старого бездомного кота - равномерно серый от грязи, с отметинами от попыток его снести, а также - с лихо забитым окном, придавшем фасаду пиратский вид.
- Вот представь себе. - сказал он ей, сев на лавочку около этого дома. - 40 лет Октября, какого это?
- Ну, праздник же, вроде. Годовщина, как-никак.
- Я не об этом. 40 лет октября, представь себе. Ты просыпаешься - а в окне серая хмарь, и солнца не видно, и слышно, что ветер дует, и дует сильно, и страшно, и дождь, дождь стеной. Ты одеваешься, выходишь из дома - а навстречу тебе идут бедные, злые люди, которым надоело всё: потоки воды с неба, окружающие, сами они. Ты заскакиваешь в кафешку, обогреться - а там холодно и влажно, потому что отопление рано включать, потому что октябрь, и не будет мороза, и зачем тратить ресурс энергосети. Ты кидаешься от компашки к компашке, ищешь человека с зонтом, чтобы познакомиться и пройти хоть немного в его компании, и неважно, кто он, главное, что тебе хоть чуть-чуть, но будет сухо.
Она встала и потянула его за руку:
- Ну хорош уже заливать, идём дальше. Ты посмотри лучше, там дети играют!
Дети и правда играли. Площадка явно была любимым пристанищем местной молодёжи - тут и там блестело стекло бутылок, виднелись окурки. Малышня копалась в песочнице, которая была единственным чистым пятном на всём этом пространстве.
- Вот тоже, посмотри - дети бы не замечали этих сорока лет октября, копались бы в мокром песке и радовались дождику, из-за которого им купили новые сапоги, в которых можно лезть в лужицы. А потом ревели бы, прося купить им солнышко. Представляешь?
"Мааам, хочу как прошлым летом, чтобы солнце вышло и море тёплым было!". - сказал он детским голосом.
- Представляю. - грустно сказала она. В её голосе слышался немой вопрос самой себе: " И что ему, нравится так ходить и говорить такие вещи в пустоту, человеку, которому это неинтересно?" - Пойдём дальше?
- Пойдём, пойдём. А вот представь себе - ты возвращаешься домой, с учёбы ли, работы ли, завариваешь себе чай, садишься к окну и смотришь на то, что за ним творится, но уже с улыбкой, ведь всё прошло. И тебе тепло и хорошо. И тут ты вспоминаешь, что договаривался о встрече с девушкой, и опоздал уже, и хватаешь пальто, и зонт, и несёшься, бежишь, и опаздываешь, и она уходит уже, и ты бежишь за ней, и вокруг всё серо, страшно и ничто это не может изменить. Если ты её не догонишь, конечно. Но и то - далеко не факт.
Он немного помолчал переводя дух. Они прошли мимо одной из пятиэтажек - низкой, основательной, но серой и безличной. Только стена ниже первого этажа, в нашлёпках краски и свежих надписях, как-то разгоняла серость.
- И вот как это граффити, - он показал рукой на особенно красивый рисунок, изображающий цветок невиданной формы и цвета, уже наполовину замазанный старательным и ничего не понимающим в искусстве дворником. - Вроде и небольшое, не такое масштабное, но сразу меняет облик здания - так и та девушка, которая убегает от дождя к себе - и за которой хочется мчаться. И вот так же - вроде и стеной дождя её закрыло, и опять серо, но догоняешь, прикасаешься, поворачиваешь к себе... - он махнул рукой на незакрашенный кусок цветка. - И срываешь. Ты не устала ещё слушать?
- Нет, мне интересно. А за мной бы побежал?
- Только в тот день, когда станет совсем невыносимо от вечного дождя. И когда появится желание найти кого-то, кто останется возле тебя навсегда и не сотрётся серым.
- Это так мило. - протянула она. Взяла его за руку. - Но всё бы было по-другому.
- Объясни. - улыбнулся ей он.
- 40 лет октября - это сорок лет одиночества. Нет каких-то людей, нет девушки, за которой бежишь по улице. Есть только маленькая квартира, окно, пробитое в стене кем-то из твоих далёких предков, какая-то мебель, какая-то еда - и ты, ждущий людей. Смотрящий в окно и надеющийся увидеть что-то, отличное от хмари и ненастья. И отказывающий себе в праве это увидеть, а затем - отходящий от окна в свою "блестящую изоляцию". И неверящий, что за стеклом, спешно вставленным в раму окна, есть такие же, как и ты. Им тоже там грустно, но есть и те, кто живёт оптимистично, есть те, кто прожигает жизнь. Они общаются, дружатся, ссорятся по пустякам. А ты сидишь в своём высоком замке и не желаешь всего этого замечать. Вот они, сорок лет октября - никто не пишет, не звонит, не спрашивает, как ты. Время остановилось. Его не существует. Есть только октябрь, который не прекращается.
Он смотрел на неё удивлённо. Редко, очень редко, она позволяла себе напомнить ему, что и сама что-то может в красноречии, а уж тем более - так ярко дать это прочувствовать.
- Впрочем, хватит про это. Милый, там поворот. Может, уйдём уже от этого октября ближе к лету, а?
- Конечно. - ответил он.
И они свернули в лето - на улицу, жаркую от солнца, от радости, от счастья. Свернули, не заметив небольшого столпотворения сбоку от них. Стояли жильцы домов этой самой улицы, журналисты местной газеты - и местного телеканала. Старенькая камера выхватывала одно лицо за другим, они что-то говорили, а мэр, похожий на начищенный самовар, стоял у таблички, закрытой красным полотнищем и повешенной на один из домов.
- В этот прекрасный летний день хочется передать горожанам радостную новость: улица 40 лет Октября, специально к грядущему празднику, будет переименована в улицу 100 лет Октября! Ура!
На этих словах он дёрнул за верёвку, обнажив большую синюю табличку, которой ещё предстояло выгореть до голубизны на солнце. И эта табличка была не памятником, нет - мемориальной доской, но не улице, нет, - чему-то несоизмеримо большему, стоящему у окна и смотрящему в серость пробитого сотни лет назад предками окна в поисках другой жизни и других людей. Смотрящему - и в очередной раз переживающему, несмотря на время года и температуру на улице, свои сто лет Октября - или одиночества.
© SilverArrow
Малиновка