Топор помутнел от годами въедавшейся крови,
И втёрлась с проклятьями черная грязь в рукоять,
Отравленную знойным пламенем колющей боли,
Руками, которыми только лишь жизнь отнимать,
Безропотно, молча, спокойно накидывать петли
На грешные шеи, рубить по приказу с плеча,
Привычно шагами дорогу до плахи измерив.
Бесстрастный палач — самый страшный типаж палача.
И руки его не отмыть в освящённой водице,
Тереть, вместе с кожей сдирать бесполезно порок,
Святое, оно обязательно в миг осквернится,
И в церкви наказано место — разбитый порог.
И головы катятся вслед за его равнодушьем,
В ногах от «рук славы» монеты подачкой лежат*,
Дарующий в казни минуты мучений, удушья
Низвергнут в порочных блудниц и актёров каскад.*
Но всё же ему безразлично, и в жилах застынет,
Бывает, горячий искрящийся чей-то запал.
«Палач лишь убийца, коль сердцем прожжён и пустынен,» —
В тени временами народ еле слышно шептал,
И ропот его долетел до души благородства
В устах безнадежно под властью подмятых людей,
От гнета безжалостной казни слепого уродства
Просили избавить, от худшего из палачей.
Душа благородства, зажатая в лёгких доспехах,
Воюющий рыцарь, находка средь серости масс,
Избранник фортуны, скиталец в дорогах успеха,
Сломивший преграды, даёт непреклонный отказ.
Защитник в глазах убежденных, бестрепетный воин,
Вершивший над всеми неверными праведный суд,
Глаза закрывать на мольбы до жестокости волен,
И молвит толпа, что сломил его, может, недуг.
Но только окинет просителей из-за забрала
Он взглядом и скажет негромко, почти бормоча,
Что нет, не недуг. И снимает свой шлем. Замолчала
Толпа и узрела под шлемом лицо палача.
Lord Randal |